Великие художники

Iren4 пишет:

Iren4 пишет:

5 картин Ивана Глазунова, про каждую из которых он рассказал особую историю

Иван Глазунов –  заслуженный художник России, ректор Российской академии живописи, ваяния и зодчества Ильи Глазунова (РАЖВиЗ), любитель Русского Севера, отец четверых детей.
К юбилею мастера мы публикуем 5 картин Ивана Ильича, за каждой из которых стоят удивительные воспоминания художника.  

1.
Призраки. 2008 г.



Архангельская и Вологодская области – наш прекрасный Русский Север, который постепенно становится «медвежьим углом».
Уже ушло то поколение, которое помнило жизнь до революции, а люди помоложе оставляют эти места.
Это наша национальная трагедия.

Страшно, когда ты идешь по деревне, в которой еще 100 лет назад ключом била жизнь – были ярмарки, проходили торговые пути, жили сотни и тысячи людей – а теперь все закончилось.
Например, теперь уже бывшая деревня Керга на Пинеге, которая когда-то была древнерусским центром этих мест.
Сейчас она брошена, а многие дома разобраны и увезены в другие деревни.

В этой работе я стремился передать то ощущение, которое возникает, когда ты идешь по пустой деревне, в окружении изб в пропорциях Парфенона, с окнами как выбитые зубы.
Когда оказываешься в таких местах, кажется, что ты идешь по родному пепелищу русской крестьянской культуры.

Мне представляется, что люди, которые там жили и строили эти дома, они наблюдают за тобой из выбитых окон.
Ты что-то ищешь, хочешь найти ответы на какие-то вопросы, но ничего уже нет, все заросло бурьяном выше человеческого роста.



2.
Семейный портрет. 2003 г.



«Семейный портрет» писался, когда у меня были только две дочери – Оля и Глаша.
Мы тогда наконец переехали в свой дом и создали ту атмосферу для семейной и художественной жизни, которую мне всегда хотелось.

Оля и Глаша тогда стали заниматься в ансамбле «Веретенце», куда я их отдал, потому что всегда благоговел перед фольклором и настоящей народной традицией песни, которая все советское время была под спудом.
Мои дочери стали сразу приносить домой удивительные фольклорные созвучия, стали петь, и я понял, что это будет для них любовью надолго.

Это не постановочный портрет, а кадр из моей жизни. Мне представился такой момент – дети слушают музыку, а сзади на диване немного уставшая мама, моя жена Юлия, которая смотрит на них даже с неким удивлением.
В этой композиции, их естественном расположении я увидел интересную формально-неформальную задачу для живописи.

Детей очень трудно писать, они совершенно не могут понять, зачем нужно замереть и стоять на месте, но все же, отвлекая их разными способами, я смог заставить их позировать.

С этой работой связан забавный эпизод – когда у меня была персональная выставка в Венеции под самое закрытие в зал вошел человек, который изъявил желание непременно купить картину.
Я объяснил ему, что она не для продажи, и предложил ему взамен написать его семью.
Однако незнакомец, который оказался англичанином, заявил, что хотя у него семья и трое детей, изображенная на картине семья ему нравится больше.
На случай если я вдруг передумаю, он предложил мне посмотреть его венецианский дворец, где он планировал повесить мою работу. Было приятно, но разумеется, я оставил эту картину у нас в семье как память о тех годах.

3.
Середина лета. 2010 г.



Моя жена Юлия позировала мне для главной героини этой картины.
Поскольку у нее совершенно русская внешность, я часто использую ее лицо не только для ее непосредственных портретов, но и как героиню различных работ. Наверное, такой подход традиционен для художников.

Это была интересная поездка на Северную Двину вглубь Архангельской области.
Мы провели тот день без каких-то определенных задач, просто хотелось напитаться этим замечательным местом.
В округе был заброшенный деревянный храм, озеро, стройные северные деревни с двухэтажными огромными домами.
Летом там было чуть больше народа, чем обычно – кто-то приехал на покос, кто-то просто к родственникам, люди купались в реке, ходили на озеро.

«Середина лета» для меня как середина лет, середина жизни.
На заднем плане картины избы, кто-то косит, идет согбенная фигурка с косой – это напомнило мне и жизнь и смерть в буквальных символических фигурах. Короткое, но жаркое северное лето.
Женщина стоит и ищет видимо своего мужа, от которого остался один мотоцикл в траве.
Мальчик смотрит за птицами, пока мама кого-то высматривает.
Я видел такие сцены, но это собирательный образ моего ощущения от того года.
Мне хочется сохранить для себя те впечатления от жары, комаров, северных женщин с красивыми обветренными лицами.



4.
Роспись Храма Вознесения Господня («Малого Вознесения») на Большой Никитской улице. 2013 г.



Роспись «Малого Вознесения» – особая страница в моей жизни.
Это была моя первая работа в храме как стенописца. «Малое Вознесение» – храм с очень богатой историей, его строил царь Федор Иоаннович на свое венчание, и изначально он имел два шатра.
Затем при Елизавете Петровне он перестраивался.
Рядом была слобода, где жили устюжане и у них был крохотный домовой храмик
Прокопия и Иоанна Устюжских, единственный в Москве. В XVIII веке храмы соединили.
Рядом стоял дворец Нарышкиных, дом Малюты Скуратова – словом, жила русская знать, многие люди, оставившие след в российской истории.

Мне хотелось вернуть облик этому храму, который в советское время был роддомом, металлоремонтной мастерской, управлением Главмосстроя.
Чтобы церковь выглядела так, как если бы она никогда не закрывалась.
Для этого был выбран стиль XVII века, эпохи расцвета самостоятельного русского церковного творчества.
Я собрал огромный архив сюжетов и приемов старых мастеров в Ярославле, Ростове Великом, Костроме, и мне хотелось расписать храм в таком ключе.

Но, как говорится, ты делаешь храм, а храм делает тебя, поэтому в храме «Малого Вознесения» состоялась и моя внутренняя учеба.
Это то место, которое все время со мной и в котором я все время.
Мы до сих пор доделываем убранство и пытаемся вернуть церкви образ старомосковского намоленного места, которое находится прямо напротив Московской Консерватории.
К счастью, следов поругания в храме уже не осталось.

5.
Портрет Ильи Сергеевича Глазунова



Илья Сергеевич писал автопортреты – осталось много работ разных лет, масса фотографий, но пока он был жив, я должен был его написать.
Как сыну мне хотелось сделать не официально-парадный, а более интимный портрет.
Это оказалось очень сложной задачей – при всем желании Ильи Сергеевича, чтобы был портрет от меня, его невозможно было заставить позировать.

Во-первых, он не мог долго сидеть на одном месте.
Во вторых, пока я работал, он начинал сам в голове писать картину за меня и со всем своим жаром начинал делиться своими идеями относительно портрета.
Тем не менее, несколько сеансов он все-таки сидел.

Мне хотелось изобразить его таким, как я запомнил его в своей юности в знаменитой квартире в Калашном переулке, где стоял огромный круглый стол.
Там всегда был полон дом гостей, не прекращая звонил телефон, сидели люди, которые хотели что-то ему сказать.
В это время он начинал писать свою книгу «Россия распятая», параллельно отсматривал то, что привозил из «Букиниста» или из Петербурга.

За спиной у него знаменитый камин и любимые ампирные часы.
Лето, очень жарко, на Илье Сергеевиче белая рубашка.
Мне стоило больших трудов заставить его снять пиджак.
Он всегда был одет очень чопорно, поскольку был человеком старого мира.
В его эпоху быть в галстуке и пиджаке считалось проявлением уважения и внутренней культуры.
Это времена великого итальянского кино – немного другая цивилизация, не та в которой мы сейчас живем.

Мне же хотелось запечатлеть его без официоза - в рубашке, освещенного дневным светом, в руках всегдашняя сигарета, которая иногда даже поджигала ему челку.
И конечно пристальный взгляд, который был его особенностью.
По этому взгляду его узнают на портрете и вспоминают его.
Мне радостно, что многие люди запомнили Илью Сергеевича близко к моему образу, значит где-то я попал в правильное настроение.


источник https://foma.ru/5-kartin-ivana-glazunova-pro-kazhduyu-iz-kotoryh-on-rasskazal-osobuyu-istoriyu.html

Iren4 пишет:


Иногда случается так, что судьба – или природа – одаривает одного человека столь яркими и разнообразными талантами, что хватило бы и десятерым. Иногда случается, что этот человек – женщина, живущая в XVIII веке, что само по себе могло бы стать препятствием в раскрытии всех этих многочисленных талантов. Но история Ангелики Кауфман – счастливое исключение: ей было многое дано от рождения, еще большего достигла она своим трудом, а жизнь была благосклонна к ней от первого до последнего вздоха…




Автопортреты художницы.



Ангелика Кауфман, дочь знаменитого австрийского художника-монументалиста, мечтала быть певицей. Этот голос восхищал всех, кому доводилось услышать пение Ангелики. Она с легкостью освоила французский, итальянский и английский язык – вдобавок к немецкому, на котором говорила с детства. Впрочем, отец ее стремления воспринимал скептически – виданное ли дело, певица... С ранних лет он, не имя других наследников, пестовал лишь ее художественный талант.



Три певицы.



В шесть лет девочка уже помогала отцу в его мастерской. Ангелике было всего двенадцать, когда заказчики – представители знати и духовенства – выстраивались в очереди, чтобы заполучить написанный ею портрет. А спустя год, в 1754, Ангелика уже отправилась на обучение живописью в Италию – о чем многие художники старше и опытнее нее могли только лишь мечтать. Поездку в Милан, разумеется, организовал отец, и он же сопровождал Ангелику, не забывая заводить полезные знакомства…




Иисус и самарянка у колодца Иакова.

Так и вышло, что мир не знает никакой певицы Ангелики Кауфман – хотя и спустя много лет ее друг, археолог и историк искусства Иоганн Иоахим Винкельман, утверждал, что «она могла бы посоперничать с нашими виртуозами». Зато по всей Европе гремело имя художницы Ангелики Кауфман – одной из самых образованных женщин своего времени, создательницы великолепных портретов и роскошных мифологических сцен.



Валентин спасает Сильвию от двух веронцев.

По приглашению английского посла и его супруги Ангелика с отцом отправились в Лондон, где прожили почти пятнадцать лет. Английский период в жизни Кауфман был в определенном смысле двойственным – многие восхищались ее талантом (и ею самой, богатой и остроумной красавицей), она стала стала одной из двух женщин-учредительниц Королевской академии вместе с Мэри Мозер, она была вхожа в высшие круги. У нее сложились сложные отношения с модным в те годы художником Джошуа Рейнольдсом. Он хвалил ее работы, они взаимно написали портреты друг друга, но чувства художника к «мисс Ангел» остались безответными.


Спящая нимфа и пастух.



В то же время публика не столь горячо встречала ее работы, как ей хотелось бы – аллегории, музы и богини были у строгой британской публики не в почете, исторические сюжеты тоже пришлись им не по нраву. То ли дело – роскошный парадный портрет! А ведь Кауфман – что для женщины в искусстве тех времен было весьма необычно – считала себя именно приверженкой исторического жанра.


Портрет Джона Симпсона.

Портрет Луизы Левесон-Говер в образе богини надежды.




К тому же в Лондоне Ангелика крайне неудачно вышла замуж, став жертвой брачного афериста – пожалуй, единственное событие, омрачившее ее триумфальный жизненный путь. Он был красив, общителен, осыпал ее комплиментами и скупал все ее картины, но… был вовсе не тем, за кого себя выдавал. Есть версия (вдохновила Виктора Гюго на создание драмы «Рюи Блаз»), что маскараду поспособствовал обиженный Рейнольдс, который сначала подговорил амбициозного молодого знакомого очаровать художницу, назвавшись графом, а потом торжественно раскрыл обман. Тот же самый Рейнольдс впоследствии написал портрет Кауфман со своеобразным жестком, намекающим на распутство.




Миранда и Фердинанд.

Как бы то ни было, молодой муж действительно был мошенником, Ангелика сумела быстро развестись, обманщик получил по заслугам… Однако это предательство она переживала тяжело и долго. Художница свела на нет свою светскую жизнь и сохранила очень узкий круг общения. Но все так же много и плодотворно работала.


Монах из Кале.



При всей своей любви к исторической живописи, Кауфман не всегда достигала в своих работах желаемого уровня, поскольку женщинам не разрешалось работать с обнаженной натурой. В то же время ей удивительно удавались портреты – изысканные оттенки, тонкий психологизм, безупречная композиция… Кроме того, Кауфман увлекалась энкаустикой, успешно пробовала себя в гравюре, занималась тем, что сейчас назвали бы дизайном – придумывала мебель, оформляла интерьеры, разрабатывала орнаменты для посуды. В ее творческом багаже были и монументальные церковные фрески, и миниатюры.


Пенелопа, пробужденная Эвриклеей.




В 1781 году художница по настоянию престарелого отца повторно вышла замуж – ее (а вернее, отцовским – господин Кауфман решил взять дело в свои руки) избранником стал «коллега по цеху», венецианец Антонио Зуччи. Между супругами так и не возникло особой любви, а талант Зуччи значительно уступал гению Кауфман.



Автопортрет. Портрет Марии-Каролины Австрийской.



Однако с ним она отправилась в Рим и открыла там собственную студию, пользовавшуюся большой популярностью. Это место стало настоящей Меккой для прогрессивных европейских мыслителей. Кауфман тепло дружила с Иоганном Вольфгангом Гете и многими другими знаменитыми поэтами, философами, художниками и писателями.

Ей заказывали работы монархи со всей Европы – не избежал этого соблазна и российский император Павел I, а его супруга писала миниатюры с картин «мисс Ангел». «Живописица преславна, Кауфман, подруга Муз!» - такими словами начинается ода, написанная ей поэтом Гавриилом Романовичем Державиным.

Аллегория живописи.



Скончалась она на заре XIX века, в 1807 году, в Риме. Вся Академия Святого Луки провожала ее в последний путь, торжественно неся за гробом лучшие картины художницы – прежде такого почета удостаивался лишь Рафаэль. В ее честь называли дочерей известные художники, ее именем назван кратер на Венере. Работы Кауфман есть практически во всех крупнейших собраниях мировой живописи, включая Эрмитаж. А в родной стране есть музей Ангелики Кауфман с ежегодно обновляющейся экспозицией. Неизвестно, каких высот достигла бы Кауфман, выбери она путь оперной певицы – однако с кистью и палитрой в руках ей удалось превзойти многих своих современников-мужчин.

Текст: Софья Егорова.

https://kulturologia.ru/

Iren4 пишет:АРХИП КУИНДЖИ: ИСТОРИЯ ЖИЗНИ В ПЯТИ КАРТИНАХ



27 января 1842 года родился один из наиболее известных и самобытных русских пейзажистов — Архип Куинджи.


Архип Куинджи родился в 1842 году (по другой версии — в 1840-м) в Мариуполе в небогатой семье грека-сапожника.
Он рано осиротел, и его воспитывали родственники по отцовской линии.
Куинджи с детства увлекался рисованием, и однажды его рисунки заметил хлеботорговец, у которого работал Архип.
Он предложил юному художнику отправиться в Феодосию к Ивану Айвазовскому и снабдил его рекомендательным письмом.
Однако известный живописец мальчика в ученики не взял.

Проработав некоторое время ретушером в фотомастерских разных городов, Куинджи переехал в Петербург.
Исследователи расходятся во мнении, был ли он официальным студентом Академии художеств, однако подтверждают,
что в 1868 году Куинджи представлял свои работы на академической выставке.
Тогда совет Академии признал его достойным звания свободного художника, а два года спустя — внеклассного художника.

В конце 1860-х он познакомился с передвижниками и написал ряд работ под влиянием их идеи об изображении действительности такой, какая она есть. Жанровый пейзаж «Осенняя распутица», написанный в тот период, принес ему звание классного художника.


«ОСЕННЯЯ РАСПУТИЦА», 1870–1872
Собрание Государственного Русского музея

В начале 1870-х многих художников привлекал своей суровой и прекрасной природой остров Валаам на Ладожском озере.
Побывал там и Куинджи — романтические виды Русского Севера появились в его картинах «Ладожское озеро» и «Валаам».
В это время он совсем отошел от классических традиций и подражания античности, идеализации образа натуры.
В определенной степени этому способствовал рост популярности естественных наук и научного подхода к изучению природы в России того времени.
В 1973 году Куинджи работал над картиной «На острове Валааме», слухи о которой до ее завершения стали распространяться среди петербургских художников.


«НА ОСТРОВЕ ВАЛААМЕ», 1873
Собрание Государственной Третьяковской галереи

Илья Репин писал Павлу Третьякову о еще не законченной работе Куинджи: «…всем она ужасно нравится,
и еще не дальше как сегодня заходил ко мне Крамской – он от нее в восторге».
Вполне возможно, что именно после одобрительных отзывов многих художников Павел Третьяков поручил своему брату Сергею,
приехавшему в Петербург, приобрести картину «На острове Валааме».
Она стала первым произведением Куинджи в собрании будущей Третьяковской галереи.
Эта картина, представленная на академической выставке, была явно сильнее работ других художников,
и известность Куинджи выросла в разы.
Даже Федор Достоевский в журнале «Гражданин» назвал «На острове Валааме» национальным пейзажем.


В 1876 году V выставка передвижников прошла в неотапливаемой Академии наук:
набирающих популярность конкурентов-передвижников Академия художеств не допустила в свои залы,
и посетители рассматривали картины, не снимая шапок и калош.
На этой выставке Куинджи представил картину «Украинская ночь», буквально ошеломившую публику, художников и критиков.
Пейзаж поразил зрителей тем, как на фоне глубокой синей ночной тьмы изображен яркий лунный свет на белых стенах изб-мазанок.

В отзывах о пейзаже даже прозвучал специальный термин — «куинджевское пятно».
Критики отмечали «новость и невиданной силы эффект…
В иллюзии лунного света Куинджи пошел дальше всех, даже Айвазовского».
Газета «Русские ведомости» писала, что у картины постоянно стоит толпа, чьим восторгам нет конца.
Один из самых влиятельных художественных критиков того времени Владимир Стасов оценил значение этой работы так:
«Если бы он [Куинджи] написал только свой «Вид Финляндии», «Забытую деревню», «Степь», «Чумацкий тракт»,
— он был бы только хороший пейзажист, каких можно указать еще несколько».
Но именно после «Украинской ночи», по словам Стасова, он «пошел по своей собственной, крайне оригинальной дороге».


«УКРАИНСКАЯ НОЧЬ», 1876
Собрание Государственного Русского музея

Работы Архипа Куинджи продолжали вызывать восхищение у посетителей его выставок.
Они спорили о законах оптики, лунном свете, пытались понять, как создается удивительное свечение на его картинах.
Успех художника признала и Академия художеств, но звание академика ему так и не присудила,
ограничившись званием художника 1-й степени.
В 1878 году Куинджи вместе с женой Верой отправился в Париж на Всемирную выставку,
где в разделе русского искусства представил несколько пейзажей.
Французская пресса не обошла их вниманием — критик Эдмон Дюранти, защищавший импрессионистов, писал:
«Куинджи, бесспорно, самый любопытный, самый интересный между молодыми русскими живописцами.
Оригинальная национальность чувствуется у него еще более, чем у других».


Работы Куинджи высоко ценили коллеги.
В 1879 году открытие VII выставки передвижников специально задержали на неделю,
чтобы художник успел завершить три большие картины, обещанные организаторам.

Одна из этих картин — «Березовая роща» — дала возможность оценить нового Куинджи,
мастерски работавшего с цветом в духе импрессионистов и постимпрессионистов.
Это отметил и Александр Бенуа, назвав Куинджи «русским Моне».


«БЕРЕЗОВАЯ РОЩА», 1879
Собрание Государственной Третьяковской галереи

Картина «Лунная ночь на Днепре» была написана Архипом Куинджи в то время,
когда он окончательно вышел из Товарищества передвижных выставок:
необходимость вписываться в определенную программу этого объединения сковывала художника.
Картины Куинджи были необыкновенно популярны.
Так, например, «Лунную ночь на Днепре», завораживавшую зрителей серебристым лунным сиянием,
автор показывал зимой 1881 года всем желающим прямо в своей мастерской, открывая ее на два часа по воскресеньям.
Затем для картины — случай небывалый в России — была организована выставка в зале Общества поощрения художеств,
где экспонировалось только это полотно.


«ЛУННАЯ НОЧЬ НА ДНЕПРЕ», 1880
Собрание Государственного Русского музея

Художник Яков Минченков вспоминал: «…выставочный зал не вмещал публики, образовалась очередь,
и экипажи посетителей тянулись по всей Морской улице».
Картину приобрел великий князь Константин Николаевич, который взял «Лунную ночь…» — несмотря на уговоры Тургенева
— с собой в кругосветное путешествие.
Это не пошло на пользу картине — ее краски стали темнеть.


В поиске новых эффектных цветовых решений Куинджи экспериментировал с красками, различными пигментами,
изучал влияние света на материалы.
Его эксперименты, вызывавшие большой интерес коллег, впрочем, не были поддержаны другими художниками,
которые опасались (и справедливо) недолговечности новых комбинаций красок.

В 1882 году, на вершине успеха и популярности, Архип Куинджи прекратил официальную работу художника, перестал выставляться.
Все произведения, созданные в оставшиеся годы (около 500 картин), стали известны только после его смерти.
Куинджи был финансово независим, его картины продавались, что позволило ему купить в Крыму имение Сара-Кикенеиз в 245 десятин.
Он путешествовал по Кавказу, преподавал и принимал участие в сложном процессе обновления Академии художеств.

Последняя выставка работ Куинджи состоялась в 1901 году.
После смерти художника в 1910 году, согласно завещанию, в котором он позаботился обо всех близких ему людях,
его капитал (453 300 рублей) и все художественное наследие, оцененное в полмиллиона рублей, были переданы Обществу имени А.И. Куинджи.
https://pikabu.ru/tag/%D0%90%D1%80%D1%85%D0%B8%D0%BF%20%D0%9A%D1%83%D0%B8%D0%BD%D0%B4%D0%B6%D0%B8/hot